luxmad.ruМы любили. Часть 11
Часть 11.
Утром за меня взялись родители. На пару. Безо всякой педагогики и психологии. Они будто историю болезни заполняли: на что жалуетесь, как давно, с чего началось… Само собой, я сначала упёрлась рогом, но они быстренько сбили с меня спесь, и уже через десять минут я, давясь слезами и соплями, всё им вывалила.
- Вот пацан, - пробормотал папа, потом посмотрел на меня. – Слушай внимательно. Он сейчас мается не меньше тебя, а может и побольше. Не спорь, я знаю, о чём говорю. После праздника прибежит мириться как миленький!
- Почему после праздника? – спросила я.
- Потому что мы сегодня уезжаем, а вернёмся только второго числа! – напомнил папа.
Ну, что ж, ехать так ехать. Вещи были собраны заранее. Мы позавтракали, точнее, родители позавтракали, а я с грехом пополам выцедила стакан сока. Потом мы погрузились в машину и через пару часов стояния в пробках выбрались на нужное шоссе. На месте были ещё до полудня.
Я осмотрела здание. Санаторий как санаторий. Ещё с советских времён, а может и того раньше. Ничего, короче, особенного. Зато какой вокруг был лес! И сколько снега! Ближние ёлки были увешаны гирляндами лампочек, а вдоль всей подъездной аллеи выстроились снежные и ледяные фигуры – всякие санты, олени, гномы, звери какие-то. А потом я увидела машины на парковке и мне стало неловко за нашу обшарпанную Ауди. Маме, кажется, тоже. А вот папа никакими комплексами не страдал. Он первый выскочил из машины и стал вытаскивать из багажника вещи.
Потом к нам подошёл такой важный дядечка в дорогой аляске и без шапки. Он поздоровался с папой за руку и назвал по имени-отчеству. Вслед за ним набежали два парня в форме. Один выхватил у папы сумки, а второй ключи от машины. Перед нами распахнули дверцы. Мы с мамой обалдело выбрались. Машину тут же стали парковать, а вещи унесли. Папа разговаривал с дядькой. Мы с мамой подошли. Дядька глянул на нас и прямо всплеснул руками.
- Александр Петрович, вы с дочерьми!
Мама вся покраснела сразу, а папа нас церемонно представил, подмигнув мне. Дядька начал извиняться перед мамой за свою оплошность, но как-то так, что она ещё больше краснела и смущалась. Потом дядька чуть ли не с поклоном вручил нам ключ с красивым брелоком, и мы пошли устраиваться. А дядька бросился к другим подъезжающим машинам.
Комната у нас была – да! Я буквально обалдела. Огромная, из двух разделённых аркой помещений. В одном была здоровенная двуспальная кровать. Нет, кроме шуток, туда можно было уложить человек пять, да ещё бы место осталось. Во втором помещении была гостиная с камином, наряженной ёлочкой, телевизором и большим диваном. В камине горел огонь.
- Ка-акая прелесть! – ахнула мама и потянулась к огню озябшими руками.
В дверь постучали. Это притащили наши вещи. Папа там что-то замешкался, а потом окликнул нас и спросил, где мы будем обедать: здесь или в ресторане. Мама застеснялась и сказала, что, мол, зачем беспокоить людей. Папа вздохнул и велел парню тащить обед сюда. Потом у него зазвонил мобильник. Мы с мамой обмерли. Звонок – это экстренный вызов к больному. Прощай праздники! Но звони! ли, оказывается, насчёт меню. Ни фига себе сервис!
Я начала оттаивать и приходить в себя. Попросилась у родителей побродить по дому.
- Давай, - разрешил папа. – Только недолго. Минут через 20 будет обед.
Я пошла из номера, затылком ощущая, что родители мои взялись целоваться. Да, не по делу я . . .
как-то тут при них… Я вышла в большой холл на нашем втором этаже. Здесь всё было здорово украшено, и стояли всякие настольные игры. Бильярдный и карточный столы, шахматы всякие и ещё незнакомые какие-то штуки. Я покатала ладонью бильярдный шарик, костяной, тяжёленький, гладкий-прегладкий…
- Интересуетесь бильярдом, девушка?
Я вздрогнула. Голос раздался откуда-то сверху. Ух, ты, а я и не заметила. Здесь имелось что-то вроде зрительской трибуны. Это была явно декорация, стильная и украшенная. На верхнем ряду сидел парень, смутно мне знакомый. Я кивком поздоровалась, тупо вспоминая. Парень улыбнулся и тут я его узнала. Он же выиграл эту последнюю как её там, фабрику звёзд что ли, только на другом канале.
- Вы Виктор, да? – спросила я.
Он весело кивнул и доверительно сообщил мне:
- Вы – первое юное лицо. Я уже начал подозревать, что новый год придётся встречать со старцами.
Я припомнила, что у него кто-то из старших родственников тоже что-то такое известное – актёр, кажется. Потом я спохватилась и представилась.
- О! – сказал он. – Гаймуратова? А ваш папа врач ведь, да?
И Виктор потащил меня показывать дом. Мы побывали в бальном зале, который был сногсшибательно украшен, в ресторане, во всяких курительных, парикмахерских комнатах, библиотеке и спортивном зале. В последнем я увидела лыжи. Не какие-нибудь там жалкие прокатные дрова, а фирменные, новенькие, лаково поблёскивавшие аристократы.
- О, - жалобно сказала я.
- Хотите прокатиться? – тут же загорелся Виктор.
- А можно? – осторожно поинтересовалась я.
- Пошли узнавать! – улыбнулся он.
И мы пошли. В специальной стеклянной комнате обнаружился дядька в спортивном костюме, который записал нас в компьютер, подобрал нам лыжи и повесил на них специальные бирочки, на которых было напечатано «оставлено для», а наши имена вписаны от руки. Потом у нас с Виктором практически одновременно сработали мобильники. Мы переглянулись и рассмеялись. Короче говоря, нас позвали обедать.
Мы поднялись на наш этаж и разошлись в разные коридоры, договорившись встретиться после обеда и пойти покататься немножко в лесу.
У нас в комнате уже стоял сервированный столик с кучей еды и бутылкой вина. Пока родители его дегустировали, я рассказала о новом знакомом.
- А! – сказал папа. – Пациент! Шрам после удаления аппендикса в области…
Мама изо всей силы пнула его под столом. Папа замялся и закончил:
- В области паха. Чего дерёшься?
Мама засмеялась.
- Этот мальчишка поёт – заслушаешься. А ты про шрамы, да ещё после аппендицита!
- Пусть поёт! – отмахнулся папа. – Полька, вина хочешь?
Я сказала, что мы идём кататься на лыжах. Папа сделал было стойку, а мама елейным голосом сказала, что конечно-конечно, что они завтра тоже, а сегодня всё-таки новый год… Кого она хотела задурить, совершенно непонятно. Я снисходительно улыбнулась и развязно спросила, сколько им нужно времени.
- Целая жизнь! – объявил папа и добавил. – Будешь возвращаться – позвони и все дела!
Когда в конце обеда я смаковала фруктовый коктейль – такую художественно резаную смесь разноцветной экзотики, позвонила Наташка. Мы поздравились, поболтали, а потом Наташка сообщила, что меня вчера сильно искали, Сергей был аж зелёный, разбирался с Евгеном. Я поинтересовалась подробностями.
- Ну, чё, - сказала Наташка. – Серый чего-то ему сказал, а Евген ответил, что такие девочки, как ты, не должны ходить домой в одиночестве! Серый аж затрясся, ну, и они там ещё поговорили.
Наташке был явно скучен этот разговор, и я успокоилась. Обошлось без мордобоя.
- Слушай, - сказала Наташка. . . .
– А вот когда он в самый первый раз тебе член вставляет, у тебя мурашки! бывают?
Я поперхнулась и покосилась на родителей. Родители хихикали.
- Дура ты, Наташа, - печально сказала я и отключила телефон, в очередной раз мысленно прокляв его вывернутый динамик.
Было неловко. Я быстренько переоделась и сбежала.
Виктор между тем уже ждал меня в холле. Мы спустились за лыжами, вышли, и нам показали накатанную тропинку. Мы углубились в лес. Как же там было хорошо! Виктор начал расспрашивать меня обо мне, а я стала задавать вопросы о конкурсе и о том, чем Виктор занимается теперь. Мороз был небольшой. Мы сделали пару кругов и покатались с горки. Мне удалось не упасть ни разу в отличие от Виктора, и я преисполнилась невозможной гордости за свою ловкость. Потом мы рванули вперегонки к санаторию. Я сначала . . .
радовалась, что выигрываю у него, а потом заметила, что он поддаётся, рассердилась и стала кидаться в него снежками. В итоге получила сама рыхлым комом прямо в лицо. В отличие от меня Виктор свои снежки не утрамбовывал в тугие бомбочки, а просто подхватывал мокрые горсти и швырял в меня. В результате я буквально умылась снегом. Мы подъезжали к крыльцу белые с головы до ног. По лицу у меня сбегали растаявшие капельки. Щёки сильно горели. И было по-настоящему хорошо.
День уже начал синеть, но гости всё ещё прибывали. На подъездной дорожке стояли несколько машин. Возле распорядителя я увидела парня в знакомой куртке. Внутри у меня ёкнуло. Когда мы подъехали поближе, я увидела, что это и правда Сергей, только совсем незнакомый с модной и очень элегантной стрижкой и непередаваемо надменным выражением на лице. Когда я поняла, что он наблюдает за мной, кивнула ему издали. Он медленно отвернулся. А я вдруг заметила знакомую «Шевроле», из которой тут же выбралась кошка – в изящных маленьких сапожках, в тонких пушистых колготках и в тунике из мягкой как масло замши. Голова у неё на этот раз была в иссиня чёрных завитках. Распорядитель дал ей ключ, а она протянула его Серёжке.
- Аградецко, Эсперанца, - пробормотал он, ну, или что-то в этом роде.
Она взъерошила ему волосы и пошла вверх по лестнице на крыльцо, а он остался. Я вдруг решила, что он ждёт меня. Но ничего подобного! Он разговаривал с распорядителем, причём откровенно разглядывая нас с Виктором. Виктор, привычный к тому, что его все узнают, помахал рукой. Серёжка снизошёл до кивка. И именно в этот момент я сообразила, что пропал мой Новый год. Этот человек будет изводить меня своим присутствием всю ночь.
Я позвонила родителям и буркнула, что иду. Когда поднялась в номер, меня ждали большая чашка кофе и понарошечные пирожные размером с профитрольки.
- Ой, какая ты сейчас красавица! – всплеснула руками мама. – Обязательно пойдём все завтра кататься на лыжах!
Я покосилась в сторону большого зеркала на стене. Что красивого? Бледная, с красными пятнами на щеках и бледными губами…
- Что случилось? – поинтересовался проницательный папа.
Естественно, я разревелась и рассказала, точнее, прохлюпала. А папа неожиданно захохотал.
- О как! – сказал он. – Глупая Полинка! Я-то думал, он дотерпит до нашего возвращения! Представляю, как он изворачивался, чтобы попасть сюда! Моя дочь!
Папа сделался гордый до отвращения. Изворачивался этот… как же! У него на все случаи жизни имеется кошка его. А ещё врал мне, что расстался с нею…
- Полька! – рассердился папа. – Сейчас же перестань! Иди лучше поспи. У . . .
тебя сейчас получится после прогулки… Убью этого мальчишку!
Я думала, что не смогу уснуть, но и в самом деле задремала под собственные свои всхлипывания. А разбудили меня перед самым началом вечера. Родители были уже одеты и напомажены. Я впервые за бог знает сколько времени увидела их вдвоём при параде. Они у меня очень красивая пара: высокий поджарый папа и маленькая мама, вся такая пропорциональная и округлая. Мне всегда хотелось быть похожей на неё. К сожалению, я в папину семью – длиннее, чем мне хотелось бы, и ни следа восхитительной маминой соразмерности.
Мама отправила меня умываться и принимать душ. Когда я вернулась, она взялась за меня сама. Я только жмурилась, а мама делала массаж, наносила тоник, крем, косметику, занималась волосами. Я почему-то ощущала полное опустошение и ничего не хотела делать. Потом меня всунули в платье и туфли, прицепили на шею тоненькую нитку неровного речного жемчуга и подвели к зеркалу. Я себе не понравилась. Получилась какая-то бледная немочь в зеленоватом платье с вышитыми берёзовыми ветками по сильно расклешенному подолу юбки. Причёска – а ля скромняшка. Туфли вообще напоминали сандалии. Но родители мной любовались, и я через силу выдавила улыбку. Всё равно вечер пропал. Мне по-любому роскошную, знойную кошку не переплюнуть.
Мама подала мне бледно-розовую помаду и, пока я красила губы, папа сходил к ёлочке и принёс оттуда свёрточек.
- Вот, - сказал папа. – Может быть тебе понравится. С новым годом, дочка.
Я развернула свёрточек. В нём оказалась крошечная синяя коробочка с надписью «Клима». Я читала, что это очень знаменитые духи. Запах и в самом деле оказался восхитительный. И не просто очень приятный. Ко мне вдруг разом, необъяснимо вернулась радость жизни, ощущение праздника и волшебства новогодней ночи. Я моментально вспомнила фильм «Парфюмер» и с опаской повертела в пальцах коробочку.
Папа сунул нос мне в волосы.
- Ах, - сказал он. – Как я это всё люблю!
Мама засмеялась.
- Чего ты! – засмущался папа. – Когда я встретил тебя на той дебильной дискотеке, сильно воняющей юным мускусным потом вперемешку с дезодорантами, одна ты так чисто пахла «Шанелькой»… Я потерял голову сразу и навсегда.
- Ты не рассказывал, - удивилась мама и так посмотрела на него, что мне захотелось улезть в собственный корсаж.
- Я хочу, чтобы и тот парень, которому, в конце концов, придётся отдавать Полинку, тоже в момент сворачивал слева куда надо, только почуяв знакомый аромат, - мечтательно сказал папа.
- Откуда-откуда сворачивал? – нехорошо так переспросила мама.
- Я гипотетически! – тут же вскричал папа.
- Смотри мне! – грозно сказала мама! . – Ловелас!
Потом мы пошли в залу, где уже начался приём. Там собралось много народу. Все были до невозможности красивые и весёлые. Я смотрела на всех этих людей, которых привыкла видеть исключительно по телевизору, и удивлялась, какие они простые и славные. Мне почему-то тоже все улыбались, а с папой здоровались: мужчины – за руку, а женщины целовали в щёку.
Потом начался маленький и, как они сказали, домашний концерт. Они прямо из зала выскакивали на невысокую сцену, пели, шутили, говорили – блеск! Когда я расскажу, девчонки умрут от зависти. Все стояли на ногах, только вдоль стен были расставлены навороченные стулья для тех, кто устанет. Все постоянно двигались, и в один момент меня оттеснили к такому стулу. Я неожиданно оступилась и брякнулась бы, но меня подхватили, и я приземлилась на чьи-то колени. Я повернула голову, и навстречу мне . . .
заулыбался Виктор. Мне сделалось неловко, потому что я сидела не просто на коленях. Виктор наклонился к моему уху и, дохнув запахом шампанского, спросил:
- Знаешь анекдот? Заходит девушка в автобус и идёт по салону, чтобы билетик прокомпостировать. Тут автобус резко тормозит, и девушка падает прямо на колени к священнику, который тихонечко сидит в креслице. Девушка смотрит на него и говорит: «Ого!» А священник отвечает: «Не ого, а ключ от собора!»
Я внутренне улыбнулась, но сделала вид, что не поняла, поблагодарила Виктора и соскочила с его колен. И увидела кошку! Прямо перед собой. Она была загорелая и одета как Кармен – в красном пылающем платье, в красных туфлях, с испанским гребнем в смоляных волосах. Эсперанца, вспомнила я, и праздник для меня снова погас. Потом в зал начали вносить шампанское. Я глянула на часы и кинулась искать родителей, страшно опасаясь при этом нарваться на Серёжку. За мной увязался Виктор.
Я нашла их за минуту до боя курантов. Мама подалась мне навстречу, а папа запихнул в руку бокал с шампанским. Потом начали бить куранты, и все хором стали считать: ра-аз, два-а… Я увидела рядом Виктора и кивком позвала к нам. Родители не взглянули на него. Они любовались друг другом. Я пригубила шампанское. Вау! Оно оказалось такое вкусное! Совсем не похожее на газировку. Оно было чуть-чуть терпкое и до краёв наполненное ароматом цветов и фруктов, таким густым, будто глотаешь концентрат солнца. Я не заметила, как выпила весь бокал. И в это время все завопили: Ура! Наступил новый год. Все вокруг начали обниматься и целоваться.
Меня тоже схватил Виктор, сильно обнял и поцеловал прямо в губы. И утопил в своей слюне. Меня буквально передёрнуло от отвращения. Я сдержалась, чтобы . . .
не рвануться в тот же миг, а потом всё улучала момент, чтобы вытереть губы. Он вроде бы ничего не заметил, весело поздравлял моих родителей. Папа со своей неподражаемой усмешечкой поинтересовался его здоровьем и стал потом расспрашивать дальше, ловко развернув ко мне спиной. И я поспешно сбежала. Я сразу отыскала алое пятно – кошку. Я думала, что Сергей где-то возле неё, но ошиблась. Я потерянно озиралась до тех пор, пока не пригласили в ресторан. Вместе с толпой вошла внутрь и стала искать наш столик.
Я увидела его уже в ресторане. Он был такой нарядный и очень красивый. Любимый мой. Разговаривал со своей кошкой и с каким-то мужиком. И лениво обозревал, как народ рассаживается за столы. А потом посмотрел на меня. «С новым годом», - сказала я одними губами. Он хорошо улыбнулся и тут же перевёл взгляд на свою компанию. Мне опять захотелось умереть. Я нашла наш столик. Оказывается, с нами сидели Виктор и его родственник. Я его мгновенно узнала. В старых фильмах он всегда играл бравых лётчиков или белых офицеров. Он поцеловал мне руку и дальше вёл себя вежливо и очень церемонно. Я не помню, что я ела и ела ли вообще. Вот ещё бокал шампанского, да, выпила. Его вкус напоминал что-то очень знакомое и приятное. А потом это всё чревоугодие наконец-то кончилось и все пошли танцевать. Я тоже. Я всё ещё надеялась как дурочка.
А потом случился этот кошмар. Меня начали приглашать всякие разные люди, молодые и не очень, весёлые и мрачные, со знакомыми симпатичными лицами и никогда раньше не виденные. В конце концов, от всех этих покачиваний, кружений и мельтешения лиц мне стало нехорошо, и я укрылась сначала в дамской комнате, а потом улизнула . . .
к нам на второй этаж.
Из холла убрали игры. Там теперь стояли чайные столики, накрытые и с горячими самоварчиками, стильными и отчаянно блестящими. В корзиночки были выложены всякие сладости и пакетики с заваркой. Пока здесь никого не было, я налила себе чашку чая, не зная, можно ли это делать, и поискала взглядом, где бы присесть.
- Иди сюда, Полина, - услышала вдруг я.
Это опять была она, кошка, Эсперанца. Она сидела за дальним столиком одна и тоже пила чай. Я подошла. Она кивнула на стул рядом с собой. Я присела и стала смотреть в чашку.
- Что, - спросила она. – Плохо тебе?
- Заметно? – ощетинилась я.
- Ещё как! – усмехнулась она.
Она ещё и издевалась. Во мне поднялась волна протеста.
- Ну, вот зачем он вам? – спросила я. – Зачем?
Она усмехнулась и что-то сказала. Но я не слышала её, меня несло.
- Вы такая красавица. Вам только взглянуть, и они все ваши, эти там внизу. А он мальчик…
Кошка приподняла бровь.
- Ну, для вас, - пролепетала я.
Кошка прикрыла глаза.
- Когда-то давно, - сказала она, - я пренебрегла таким вот мальчиком, потому что мне очень сильно надоела нищета. И расплатилась за это теперь. Не упрекай меня, Полина. Я отдала его тебе. Слышишь? – она в упор глянула на меня зелёными своими русалочьими глазами. – Ещё в тот день!
Я растерялась. А почему тогда… А зачем… Она прочитала все мои невысказанные вопросы.
- Он приполз сегодня утром. Он валялся в ногах. Он обещал всё, что я пожелаю. В обмен на приглашение сюда. Он был просто раздавлен. Я сжалилась. Уж извини.
С этими словами кошка поднялась и пошла вниз, с каждым шагом всё более распрямляя спину и поднимая подбородок. А я зажала в руках злосчастную чашку и кипела от ярости.
Ну и почему тогда? Где он?! Мне очень сильно захотелось спуститься вниз, найти его и вытряхнуть из него душу. Но я вспомнила, что там меня сразу начнут хватать потными руками, мять и кружить. И затаилась на своём стуле, тупо страдая и не зная, что делать. В таком положении меня и нашёл Виктор.
- Полина! – воскликнул он. – Я тебя потерял! Пошли!
Я вспомнила: слюни! И замотала головой. Тогда он плюхнулся рядом и, конечно же, изготовился целоваться. Чёрт! Я ощетинилась всеми локтями и коленками. А Виктор засмеялся и помахал ладонями, как бы говоря: «Не буду! Не буду!»
- Мне тебя жалко, - сказал он. – Такая весёлая ночь, а ты тут сидишь одна.
Я не ответила. Мне саму себя стало до смерти жалко.
- Пойдём вниз, - позвал Виктор. – Там уже половина народу разбрелась кто куда. Там хорошо.
Я вздохнула и поднялась. Виктор взял меня за руку. И именно этот момент он выбрал, чтобы появиться из какой-то засады, как чёртик из табакерки. Я застыла как столб.
- Ну, иди! – язвительно сказал он. – Что ж ты не идёшь?
Я в ярости уставилась на него, потому что теперь точно знала, что всё это время он прятался где-то рядом, наблюдал за мной и потирал свои гадские лапки.
- Что? – продолжал Серёжка. – Девочке захотелось музыки и цветов?
Он сделал дли-инную паузу между «захотелось» и всеми другими словами. Мерзкий комедиант!
- Эй ты! – сказал Виктор.
- Уйди! – перебил его Серёжка и снова вызверился на меня. – Как быстро ты утешилась, а?! Диос, . . .
её незаслуженно оскорбили! Незаслуженно!
Меня наконец-то прорвало.
- А чем это я заслужила?! – взорвалась я.
- Полина, - Виктор попытался положить руку мне на плечо.
- Уйди! – на этот раз мы заорали вместе.
- А конечно нет? – язвительно продолжил Серёжка. – Это твоё благородство ради какого-то, - он снова ввернул испанское словцо, которое я не разобрала, - потом эти танцы твои! Акробатка эступида! Этот миелофонщик! Что я должен был думать?! А что делать? !
- Да нечем тебе думать! – завопила я в ответ. – У тебя одна единственная извилина! И та в позвоночнике!
Виктор засмеялся.
- Иди отсюда! – процедил ему Серёжка.
Очень тихо и не по-хорошему. Виктор послушно попятился в сторону лестницы, не сводя с нас глаз.
- Зато тебя всё время тошнит твоими мозгами! Наверное, слишком много! Думать не получается! Чего ты попёрлась домой с этим Евгеном?! Тебе мало от него доставалось?!
- А с кем я должна была идти?! – рассвирепела я. – Кто весь вечер сидел с чванной мордой и смотрел на меня как на пустое место?!
- Да ты меня своими прыжками пришибла, эступида!!!
- Да сам ты это слово!!!
- А ты пута!
- Что-о?! – взревела я. – Ты опять?!
- А кто?! – рявкнул он. – Я бегаю, ищу билеты, унижаюсь, черт возьми, как последний! Приезжаю и вижу тебя с очередным кабальеро, такую развесёлую, румяную… Пута!
- Перестань! – завопила я. – Обзываться по-испански!
- Сейчас вообще убью!!! – заорал он в ответ.
Я поперхнулась на полуслове и уставилась на него. Он был сейчас какой-то чёрный от ярости. Да и сама я, похоже, выглядела не лучше. Мы стояли друг против друга, как непримиримые враги и сверлили друг друга взглядами. Тишина уже начала давить на уши. И вдруг сверху прозвучал нечеловеческий голос с наставительной интонацией.
- Тарам-пам-пам! – сказал он.
Мы вздрогнули одновременно, а потом так же одновременно задрали головы. Прямо над нами висела клетка. А в ней был попугай, большенный, белый, с мощным хохлом на макушке. Он переступил мохнатыми лапами, подёргал головой и отрекомендовался:
- Кеша! Мальчик! Серебряный попугайчик!
Мы с Серёжкой снова посмотрели друг на друга и начали медленно надуваться. Я не выдержала первой. Мы хохотали минут десять, смолкали, смотрели друг на друга и начинали снова. Потом Серёжка притянул меня к себе, и мы просто долго так стояли, прижимаясь друг к другу, с упоением принимая близость. Он был такой родной в этот момент, такой любимый, со всеми своими родинками и морщинками возле губ. Я осторожно протянула руку и провела пальцем по его губам. Он сморщился и сказал:
- Щекотно…
- Да поцелуй ты уже её! – услышали мы и повернули головы.
За чайными столиками было полно народу. Они пили чай и смотрели на нас. Серёжка схватил меня за руку и потащил прочь.
- Куэрида, - спросил он. – Ты простила меня?
- А ты? – откликнулась я.
Он притиснул вдруг меня к стене и впился в губы. . . .
Я радостно рванулась навстречу и стала плавиться в его руках, в его таких твёрдых несуетливых ладонях. Потом я услышала, как он вставляет ключ в замочную скважину. В комнату он затащил меня, не прерывая поцелуя, захлопнув дверь ногой и швырнув ключ на что-то стеклянное. Наверное, целую вечность мы целовались прямо там, у входной двери. Сергей притискивал меня к себе, удерживая одной рукой за плечи, а другой за талию. Мне наконец-то было . . .
по-настоящему хорошо. Потом где-то зазвонил мобильник. Серёжка выругался и подхватил меня на руки. Он положил меня на кровать и небрежно цапнул вспыхивающий зелёным экраном и вякающий телефон.
- Н-ну? – злобно спросил он, некоторое время просто слушал, потом как-то зашипел и сказал. – Идите на фиг!
Он сел на кровать, выключил телефон совсем и закинул его на стол. Несколько секунд сидел, глядя прямо перед собой, сжимая и разжимая кулаки, а потом упал рядом и снова потянулся ко мне руками.
- Кто это был? – тихо спросила я. – Кошка?
- Папенька твой, - буркнул Сергей. – Спрашивал, где ты.
Он некоторое время неистово целовал меня, лицо, обнажённые плечи, шею, потом раздражённо спросил:
- Где это платье расстёгивается? – и добавил. – Я его сейчас порву ко всем чертям!
Я потянулась к крючкам за спиной, а Серёжка рывком перевернул меня на живот и в самом деле дёрнул изо всех сил, обдирая крючки. Я ахнула, а он уже стаскивал с меня платье и шипел при этом что-то в том смысле, что миллион ухищрений, когда всего-то и достаточно, что задрать юбку. Параллельно я слышала, как летит во все стороны ещё какая-то одежда, шмякаясь о поверхности, сбивая какие-то вещицы, которые с грохотом катятся и падают. Где-то что-то разбилось. Я пыталась ему помочь, но он не позволял, хватал меня за руки, разводил их в стороны и приникал к губам, потом снова брался за дело. Наконец я почувствовала, как его рука грубо потащила вниз последнюю тряпочку, ещё остававшуюся на мне, и вот я почувствовала телом его всего.
В этот раз не было никакой его любимой прелюдии. Он с силой развёл мои ноги и ворвался в меня. Я чувствовала, как его трясёт. Я и сама вся дрожала от нетерпения. Это была одержимость уже буквально какая-то. Мы насыщались друг другом с неистовой силой, будто не виделись лет сто. В какой-то момент я напрягла тело, и мы перекатились по кровати, я оказалась сверху. Он попытался отобрать у меня инициативу, но я не позволила, вцепившись когтями ему в ухо и объясняя при этом, что нечего дергаться, когда женщина тебя хочет, причём явно, давно и сильно.
У меня тоже получалось слишком быстро. Я тоже н е сумела оттянуть кульминацию. Он схватил меня за голову, опрокинул на себя, закрыл рот губами, а я ощутила ту самую конвульсивную волну, которая означала, что поток его семени наполняет меня прямо сейчас в этот момент. Он затих ненадолго, а потом снова взялся целовать мою шею и руки.
- Как ты незнакомо пахнешь сегодня, - бормотал он. – Как я тебя хочу.
И он снова принялся касаться меня в разных местах, оглаживать и сжимать грудь, талию, ягодицы. Я почувствовала, что его расслабившийся было во мне дружок снова готов к бою, и с силой свела ноги, пленяя его. Сергей поднялся на руках, взглянул в моё лицо своими чёрными бриллиантами, отстранённо улыбнулся и скомандовал:
- За мной, куэрида!
На этот раз всё было долго, как нам обоим нравилось. Мы целовались, обновляли позиции, менялись местами. Когда уставали, просто лежали рядом, не разъединяясь, тяжело дыша и покрывая поцелуями кусочек любимой кожи, оказавшейся в пределах досягаемости. Пот ом снова принимались за дело, загоняя друг друга в немыслимы! е дебри ощущений. Его оргазмы случались ещё несколько раз. Но вот он почти простонал:
- Я пустой, Принцесса. Ты взяла меня всего сегодня. До последней молекулы.
Ещё чего! Ты у меня узнаешь! Я тебе . . .
покажу, как орать на меня! Мне вспомнились Наташкины откровения, и я поползла вниз по его телу, собирая губами солёный флёр усталости с его кожи. И вот эта штука оказалась у меня перед носом. Раньше как-то всё некогда было рассмотреть её в подробностях. Его член всё ещё был слегка напряжённым, но таким спокойным и довольным что ли. Я мельком глянула Серёжке в лицо. У него были закрыты глаза, и он расслабленно улыбался.
Я поцеловала его в коленку и повела губами по внутренней стороне бедра. А потом подобралась к этой штуке, расслабившейся окончательно, такой вялой и неопасной. Очень длинным движением я провела по ней языком. У Серёжки на всю ширь открылись глаза, рот искривила непонятная гримаса. Кажется, он хотел вылезти с каким-то приказом, но не получилось у него. Он встретился со мной взглядом и отчаянно зажмурился, а уголки рта у него скорбно опустились. Я удовлетворилась реакцией и принялась исследовать эту штуку языком и губами – все её складочки, шовчики и потайные местечки. Я увлеклась. Когда он схватил меня за предплечья и рывком уложил на спину, его дружочек снова был в боевом положении.
- Тебе же сказали, Принцесса, - бормотал Серёжка. – Что ты меня выжала до капли!
Вот что-то не похоже было, ей богу! Он накинулся на меня как сумасшедший, не позволяя при этом двинуть ни рукой, ни ногой. Зато сам шарился по всему моему телу, поглаживая и поцарапывая слегка. Кончилось тем, что меня свело дичайшей судорогой. Внутри – тоже, захватывая его и перемалывая. Я не выдержала и завопила что-то похожее на ликующий клич амазонок, несущихся на своих диких жеребцах по ровному полю, когда ветер хлещет в лицо, высекая слёзы и наполняя грудь праной небесной. Вообще-то я не знаю, как там кричали эти самые воительницы, но я - именно так. Я торжествовала победу и была где-то в пространстве между мирами на волнах звёздного ветра.
- Ты светишься, куэрида, - сказал вдруг Серёжка.
Я посмотрела на себя. В комнате уже было не темно. Зимний рассвет догнал нас, а снег за окнами сделал его ясным. В странном рассеянном свете моя кожа и в самом деле сияла металлическим отблеском, мягко, но заметно.
- Господи, - пробормотал Серёжка. – Как же так случилось, что ты стала моя, куэрида? Ты ведь и правда моя?
Я кивнула и вдруг испугалась.
- А если сейчас придёт кошка?
- Какая кошка? - не понял он.
- Эсперанца! – процедила я.
- А, - он вяло отмахнулся своей точёной кистью. – Её комната в другом месте…
Он запихнул руку куда-то под кровать и выволок оттуда бутылку шампанского.
- Предлагаю поддержать силы, - пробормотал Сергей. – Полька, вида миа, там на столе есть бокалы…
Я глянула и сказала:
- Один и ещё кучка стекла.
- Давай его сюда… Бокал конечно…
Я принесла, и мы стали пить то сам ое шампанское, так восхитившее меня ночью, отпивая по глотку и передавая друг другу бокал. Потом он снова стал целовать меня.
- Я уже было решил, что всё, - нехотя признался Сергей. – В особенности, когда увидел тебя с этим Карузо…
- Ты красивый, - сказала я. – Эрмозо.
- О? – удивился он. – Этого слова я точно не произносил.
- На истории искусств, - призналась я. – Шла речь о Филиппе Красивом. Я запомнила.
Серёжка собственническим загребущим жестом ухватил меня и притиснул к себе.
- Моя женщина! – объявил он с точно . . .
такой интонацией и таким же выражением на лице, с каким недавно папа сказал «Моя дочь!», с гордостью и полным осознанием прав собственника.
Я вспомнила.
- Серёжка, ночью ты послал на фиг моего отца…
Сергей пробормотал что-то в том смысле, что и не жалеет.
- Папа такие вещи терпеть не может и не прощает, - сказала я.
- Я тоже, - буркнул Сергей. – Если ещё позволит себе подобные высказывания в мой адрес, я заберу тебя у него прямо сейчас.
Сказан о было так, что я поняла: он принял решение и менять его не намерен.
Усталость мягко гудела во всём теле, но спать не хотелось совершенно. Мы так и сидели, обнявшись, разговаривали и строили всякие планы.
Потом пришла моя . . .
мама, принесла для меня другое платье.
- Ох, и наделали же вы вчера шуму, ребята, - сказала она.
Мы уставились на неё. Мама улыбнулась.
- Вы так орали друг на друга, что сбежалась половина дома. И наблюдала потом, как вы, в упор никого не видя, смеялись и обнимались. Сашка был в ярости. Я еле удержала его. А ещё до этого все заметили, как один прятался, а другая с потерянным видом его искала.
- А сейчас? – спросила я. – Как папа сейчас?
- Поговорить им придётся, - осторожно сказала мама. – Пойдём.
Они действительно… поговорили. Первым делом папа отвесил ему зверскую пощёчину и процедил:
- Не смей выставлять на посмешище мою дочь!
Серёжка сделался яростный и очень сдержанный при этом .
- Справились, да? - сказал он. – Я-то вас ударить не могу. Просто из-за вашего возраста. Но имейте в виду, теперь Полина моя женщина и это я за неё отвечаю.
- Вот и постарайся, будь добр, чтобы она не выглядела дурой! – припечатал отец. – А теперь пошёл! И приведи себя в порядок! Мы все сейчас идём обедать. И ты с нами!
Потом мы и в самом деле спустились в ресторан двумя парами, и нас встретили аплодисментами, чуть ли не овацией, все, кто там был. Под взглядами этих людей Серёжка слегка повернулся и через наши с мамой головы сказал:
- Синяк будет.
А мой отец ответил:
- Я старался.